– Ну, слава богу, – облегченно вздохнула Анка. – А то я беспокоилась чуточку: мало ли какой стих мог на тебя найти. С этим твоим старомодным воспитанием не знаешь, чего и ждать...
– Сомневаешься в грозном напарнике?
– Я же тебе говорю, что до конца никому не верю, – серьезно сказала Анка. – Черт их знает, твои советские принципы. Наслышана. Взвейтесь кострами, синие ночи... Или как там еще?
– Глупости, Пятница, – сказал Мазур с ухарским и циничным видом. – Принципов у меня не так уж и много осталось, откровенно говоря. А красиво пожить хочется на старости лет...
Веселье било ключом. Корпоративная вечеринка, так это теперь называется. Выпивки было немерено, экзотических деликатесов еще больше, стены ресторанного зала в несколько рядов увешаны трехцветными гирляндами воздушных шариков: одни под цвет российского штандарта, другие – ньянгатальского, желто-черно-зеленые.
Крайняя степень непринужденности настала, когда на эстраде не наемные лабухи извращались, а сами участники. И посередине полукруга из коричневых, безукоризненно подогнанных досок какого-то дорогого и редкого дерева отбивал чечеточку адмирал Мазур, несомненный герой дня, сорвавший вражеские происки (тем самым, есть подозрение, обеспечивший стабильность прибылей корпорации), спасший жизнь президенту, хоть и африканскому. Не чувствуя ни малейшей неловкости, – почему бы и не гульнуть, если банкет оплачен? – он лихо перебирал гитарные струны, проникновенно исполняя по единодушному заказу публики:
– Какое небо голубое!Мы не сторонники разбоя.На дурака не нужен нож,ему с три короба наврешь —и делай с ним, что хошь...
А в подтанцовке у него выступала небезызвестная белокурая красавица по имени Олеся вившаяся вокруг мелким бесом, мастерски отмахивавшая недурственный чарльстон, в коротеньком белом платье и доподлинном соломенном канотье (очень может быть, специально разысканном в Европе и спецсамолетом оттуда же доставленном, с них станется). Выплясывая вокруг, она смотрела в глаза Мазуру лукаво, игриво, весело, увлеченно – чистой воды лиса Алиса. Находя несомненное удовольствие в происходящем, она, потупив глаза, подпевала ангельским голосочком:
– Какое небо голубое...Мы не сторонники разбоя!На дурака не нужен нож —ему покажешь медный гроши делай с ним, что хошь...
Ах, как восторженно принимали их шлягер подвыпившие дамы и нажратые господа, как били в ладоши и орали! Мазур даже задумался – не есть ли это неофициальный гимн крупного российского бизнеса, очень уж удачно ложится на все происшедшее, настоящее и будущее...
Он в р е з а л со всего маху финальный аккорд, замер, широко разведя руки, поклонился под гром аплодисментов и спрыгнул со сцены, подал руку Олесе, провел ее к столику. На эстраду уже карабкался не кто иной, как Вадик из Ниццы со своим неразлучным баяном, жизнерадостно вопя:
– Щас спою!
Кое-где в зале маячили черные лица – надо полагать, особо доверенные и допущенные к околице сладкого пирога господа министры и прочая шушера. Насколько Мазур разглядел, они изо всех сил старались соответствовать разудалому русскому веселью, старательно орали и хлопали в ладоши – но, по рожам видно, предпочли бы что-нибудь другое, более привычное. Тем более что языком х о з я е в не владели и не могли оценить в должной мере ни песни, ни реплики – никто не брал на себя труд им что-то переводить, справедливо полагая, что и так обойдутся.
– Ну, как настроение, герой дня? – спросила Олеся, лукаво глядя поверх бокала с умопомрачительно дорогим шампанским. – Ты и в самом деле отлично поработал, есть за что уважать...
– Говорил же – старые кадры работать умеют, – сказал Мазур.
– Какие эмоции по поводу ордена?
– Никаких, откровенно говоря, – хмыкнул Мазур. – У меня их столько, что вешать некуда. А толку...
Олеся прищурилась:
– До меня донеслось, он тебе еще и денег дал...
– Было такое дело, – сказал Мазур. – Вот это я воспринимаю с чувством глубокого удовлетворения. Слишком долго от меня отделывались просто красивыми бляхами – на лентах, на винтах, на булавках. А вот поди ж ты, нашелся толковый африканский человек, который понял, что соловья баснями не кормят...
– Приятно иметь с ним дело, верно? – спросила Олеся с загадочной улыбкой лисы Алисы.
– Откровенно говоря, приятно.
Она понизила голос:
– А что скажешь, если я тебе по секрету признаюсь, что сегодняшний твой маленький бизнес с Кавулу – только начало?
– А что тут скажешь? – пожал плечами Мазур. – С превеликим удовольствием. В разумных пределах, конечно, то бишь – в силу моих скромных способностей и возможностей...
Она решительно поднялась:
– Пошли. Здесь не стоит...
Мазур охотно встал и двинулся за ней. Никто их ухода не заметил – всем было наплевать, вечеринка раскрутилась, как вырвавшаяся из часов пружина; на эстраде Вадик, терзая баян, задушевно орал про Мурку в кожаной тужурке, а за столиком, мимо которого Мазур проходил, чернокожего министра учили пить стаканом «Северное сияние» – что он и проделывал, выпучив глаза от несказанной новизны ощущений.
Пройдя по коридору, Олеся распахнула дверь справа. За ней обнаружился небольшой отдельный кабинет, подготовленный для романтического свидания: столик накрыт на двоих, кроме стульев присутствует еще и обширная тахта, годившаяся для любых раскованных экспериментов. С этой картиной не сочетался разве что человек в безукоризненном костюме, при полосатом галстуке, с одухотворенным видом творческого человека медленно водивший у стены каким-то хитрым прибором. От прибора шли черные проводки, прикрепленные к наушникам на голове одухотворенного.