Пиранья. Алмазный спецназ - Страница 44

Хоть он и был в авиации дуб дубом, в голову моментально пришла короткая мысль, как ни удивительно, не вызвавшая ни страха, ни паники, вообще никаких эмоций, – когда с самолетом происходит нечто подобное, он может загореться... Где огонь, там и взрыв, нет времени копаться в памяти и гадать, так ли это... Главное – пожар запросто может вспыхнуть. А до земли чуть меньше километра – впрочем, если высотомер откалиброван на мили, и того больше. Мили у французов выставлены или километры? Ну да километры. Однако хрен редьки не слаще...

Анка что-то возбужденно вопила за спиной. Не разбирая ни слова, вообще не вслушиваясь, Мазур сосредоточился на управлении. Если горючка еще пару минут будет убывать такими темпами, бак опустеет окончательно...

Перебой в левом моторе! Заработал опять... перебой в правом, снова заработал...

Самая пора переходить в пехоту, нисколечко не мешкая. Мазур старательно принюхивался, пытаясь учуять запах гари, но мешал лишь самую малость развеявшийся стойкий аромат пороховой гари. А вот бензином завоняло остро, резко, пронзительно...

Он вновь бросил взгляд на стрелку – скоро, совсем скоро упрется в белую черту... Снизился, вытянув шею, разглядывал зеленое море тайги.

Не такое уж это было море, прогалины попадались, и большие. Ничего, верст на пятьсот ближе к экватору джунгли стояли бы сплошным ковром, без малейшей прорехи...

– Держись! – рыкнул он, не найдя времени оглянуться.

Пропустил удобную прогалину – и сбросил скорость до минимально возможной, чтобы не привередничать и воспользоваться первой же возможностью.

Каковая и представилась. Не колеблясь, Мазур у р о н и л самолет ниже уровня зеленых раскосмаченных крон, п о й м а л расширенными ноздрями запах горелого пластика, невольно взвыв сквозь зубы, как от внезапной боли.

Справа и слева проносились корявые стволы, о х а п к и пронзительно-зеленой листвы словно выпрыгивали то справа, то слева, хлеща по крыльям, по лобовому стеклу. Еще кусок вывалился – но скорость уже снизилась здорово, и ветер не бил так в лицо, его вообще уже не чувствовалось...

Кресло чувствительно врезало по заднице – колеса коснулись земли, оторвались от нее на миг, коснулись, покатили... Что-то звенело, дребезжало, тряслось, мелко, противно стуча, что-то с шумом катилось по проходу, гремя, грохоча, кувыркаясь...

Мазур налег на штурвал, выпустил закрылки до предела, ударил ладонью по рычажку, отключавшему подачу бензина, – его и так уже почти не осталось, но все равно...

Справа выпрыгнуло навстречу что-то косо изогнутое, толстенное, в морщинистой коре. Мазур не отвернул. С невероятным грохотом отлетел конец правого крыла, самолетик мотнуло, Мазур налег на штурвал, проделывая действия, аналогичные выводу машины из заноса на гололеде. Штурвал рвался из рук, как живой, и Мазур навалился на него грудью, пузом, всеми четырьмя конечностями манипулируя педалями, рычажками, тумблерами...

А потом все кончилось, стало невероятно тихо, не особенно и воняло горелой пластмассой, в лицо били солнечные лучи, самолет стоял в конце прогалины...

Нельзя было терять времени. Вскочив, Мазур оглянулся. Анка, цепляясь за кресла, стояла в проходе, и физия у нее была совершенно неописуемая, утонуть можно в многообразии эмоций... Попытавшись усмехнуться, Мазур обнаружил, что лицо форменным образом одеревенело. Пока не сошел н а с т р о й, он ринулся вперед, схватил Анку за шиворот, развернул и в три прыжка дотащил до двери. Повернул блестящую никелированную ручку – и дверь откинулась наружу, превратившись в удобный трап. Согнув девушку в три погибели, головой вперед наладил ее в дверь, так что она кубарем слетела по трапу, о последнюю ступеньку коего споткнулась, растянувшись уже на земле, заросшей какой-то травкой – невысокой, вившейся затейливыми переплетениями, с гроздьями блекло-синих цветочков.

Лихорадочно огляделся, хозяйственно подобрал свой револьвер, пристроил его в кобуре. Из вороха сбившейся в кучу поклажи выдернул их с Анкой сумки, а затем схватил небольшую зеленую сумку с бесценным грузом, сбежал по трапу, изловчившись, сгреб все три сумки одной рукой, другой поднял за шиворот Анку и поволок в чащобу, петляя меж стволами. Что-то живое, мелкое, проворное улепетнуло из-под ног, визжа так незнакомо, что определить животное не удалось.

Решив, что отбежал достаточно, остановился, уронил в траву сумки, выпустил Анку, и она плюхнулась наземь. А вслед за ней и Мазур сел, прижавшись спиной к толстому теплому стволу, превозмогая противную дрожь во всем теле, сотрясавшую, казалось, каждую косточку, каждый мускул. Отходняк пробил...

Кое-как отдышавшись и взяв себя в руки, он обнаружил, что одежда спереди обильно заляпана блевотиной, – ага, значит, не показалось тогда, что на очередной воздушной яме выворачивает наизнанку...

Метрах в ста от него сквозь деревья виднелся уродски скособочившийся самолет – дымом оттуда не тянуло, огня не видно. Понемногу избавляясь от сумасшедшего напряжения, Мазур нашел в себе силы вяло удивиться: надо же, в который раз обошлось, начинаешь верить Лаврику, что мы бессмертны... Он сидел с абсолютно пустой от мыслей головой, идиотски улыбаясь солнышку, припекавшему по-африкански круто.

Пошевелилась Анка, упираясь руками в землю, села нормально, помотала головой:

– Блядь, страшная я, наверно, как ведьма...

Мазура поневоле прошиб идиотский смех.

– Все в порядке, подруга, – выговорил он относительно внятно. – Если женщина начинает думать о внешности, все в порядке... Но ты, точно, ведьма...

– На себя посмотри, – огрызнулась Анка, – чучело гороховое...